Книга "Маркс утраченный и Маркс обретенный. Книга о философии Маркса и о том, как и почему в России ее потеряли и обрели вновь" вышла в начале марта и уже вызвала читательский резонанс. Научный редактор, составитель и один из ее авторов, уральский ученый, социолог и писатель Андрей Коряковцев рассказал Накануне.RU, что первая партия разошлась практически в день выхода. Презентация состоится в апреле, предположительно, на площадке "Ельцин-центра".
Издание продолжает линию первой работы команды соавторов "Марксизм и полифония разумов", оно же является переходом к третьей монографии, которая будет посвящена исследованию советского общества в контексте мировой истории. Нынешняя работа направлена не столько на переосмысление теории Маркса, сколько подводит итог исследований, восстанавливающих марксизм в целом и без позднейших наслоений марксистских школ. Так как только сейчас мы можем прочитать ранее неизданные рукописи Маркса, чего первопроходцы в изучении "Капитала" были лишены. В этом смысле мы живем в "золотую эпоху" марксизма, объясняет Андрей Коряковцев.
Мы поговорили с ним о том, откуда такой интерес к личности Маркса и его учению сегодня и чем обуславливается рост популярности левых идей в стране победившей реставрации.
— Андрей Александрович, ваша новая книга вызвала широкий интерес, и кажется, что возвращается внимание общества к левой тематике и к Марксу? В чем актуальность исследования марксизма сегодня?
— Ленин когда-то говорил о том, что Россия выстрадала марксизм на рубеже XIX-XX века. Так вот сейчас она тоже его выстрадала заново. Настолько очевидна неудача 30-летнего капиталистического эксперимента, что даже странно доказывать актуальность марксизма, ведь это методологический научный источник критики капитализма. Марксизм доказал свою актуальность, мы входим в новую эпоху, где вопрос стоит уже не в том, нужен марксизм или не нужен, а в том, какой марксизм нужен.
— И какой же?
— Марксизм за более, чем вековую историю существования распался на школы, в нем масса исторических, смысловых наслоений, и требуется разобраться, что, собственно, написал Маркс на самом деле, а что придумали его незадачливые эпигоны, потомки. Как раз выяснению этого и посвящена наша книга, лозунг которой: "Назад к подлинному Марксу".
Мы пытаемся низвергнуть мифы о Марксе, расчистить дорогу и поглядеть на учение Маркса поверх марксистских школ.
— И как же вам это удалось?
— Очищение подлинного учения Маркса? Надо иметь в виду, что несколько первых поколений марксистов были лишены всей полноты наследия Маркса — ведь не все его книги были опубликованы при жизни, они доходили до читателя на протяжении ста лет. Например, сейчас в наши руки попали только опубликованные, еще на немецком языке, новые рукописи Маркса, так называемые "экологические" — в этих рукописях он рассматривает отношения человека и природы. И, да, они опубликованы впервые. Мы их прочитали и первое впечатление было — "Маркс против Греты Тунберг".
— Экологические рукописи? Каких лет?
— Если рукописи Маркса разделить на три части, то первые — это работы 40-х годов, посвященные теме человека. Вторые рукописи 50-60-х годов посвящены теме человека и производства, а вот эти последние рукописи, которые опубликованы, это рукописи второй половины 60-х годов — тема человека и природы. И они закольцовывают все работы.
В 40-ые годы Маркс выводит формулу о том, что коммунизм — это тождество гуманизма и натурализма. И вот эти третьи рукописи развертывают эту формулу, там основная оптика сосредоточена на анализе отношений человека и природы. Несколько поколений марксистов развивались, не будучи знакомы со всем этим рукописным корпусом. И когда в одной из своих статей я написал, что мы сейчас живем в золотую эпоху марксизма, то я имел в виду не отношение к марксизму со стороны государства или со стороны общества, я имел в виду именно факт доступности подавляющего большинства марксовых работ.
— То есть до нас только дошли все работы Маркса и мы имеем преимущество?
— Да, мы можем изучать Маркса полностью. Чисто с научной точки зрения мы имеем в доступе сам объект исследования — классический марксизм, в этом смысле мы переживаем золотой век. К тому же, в условиях, когда отсутствует ощутимый идейный прессинг.
— И какой главный вывод из этого?
— Сразу же становится понятна объективная ограниченность марксистских школ, в том их трагедия. Это историко-философская сторона вопроса. После того, как мы выясняем, что имел в виду Маркс, после того, как мы уточняем переводы Маркса, в книге есть интересные выводы Петра Кондрашова об обидных неточностях советского перевода, искажающие мысль Маркса, мы можем уточнить, насколько точно марксизм отражает нашу современность, связать марксизм с ней. Это обществоведческая сторона дела.
— Например?
— Например, Маркс использует понятие "das produktive Leben", то есть продуктивная жизнь, а советские переводчики написали "производственная жизнь". Ясно, что акценты другие, вульгарно-экономические, выходят на первый план — когда Маркс пишет, что жизнь человека по преимуществу "продуктивная", а наши переводят "производственная".
Вторая сторона нашего исследования Маркса — это необходимость показать связь подлинного Маркса с исторической реальностью. То есть как раз мы показываем с точки зрения современности, в чем он актуален, в чем сбылись его прогнозы. Нам уже несколько десятилетий доказывают, что его прогнозы не сбылись, но это не так. Этой теме посвящены мои статьи. Я анализирую идеи и мысли Маркса, которые изложены именно в рукописях, а не только в популярных политологических произведениях типа "Манифеста коммунистической партии" .
— И что мы видим?
— Мы видим, что мир развивается, по большому счету, по Марксу. Есть, конечно, нюансы, я отмечаю, в чем он ошибся. Например, он переоценил революционную способность индустриального пролетариата, но при этом надо иметь в виду, что он сам же дал научный аппарат для критики индустриального пролетариата. Здесь он неоднозначен даже в своих ошибках. Маркс оказывается выше своих критиков, потому что он все-таки диалектик. Для него нет ни одной вечной социальной формы. Он всюду обращает внимание на внутренние противоречия, поэтому для критики он остается неуязвим.
— А в чем он не ошибся?
— Этот вопрос зависит от того, как мы понимаем современное общество. В статьях я развернуто отвечаю на этот вопрос. В чем он не ошибся относительно капитализма зависит от того, что мы понимаем под капитализмом. Если мы под капитализмом понимаем домонополистический капитализм, общество свободного рынка, а именно такой капитализм Маркс анализировал и именно крах такого капитализма он и ожидал, то, посмотрев на современное западное общество, такого капитализма мы уже нигде не увидим.
— И тут в игру уже вступает Ленин с тем, что империализм — высшая стадия капитализма?
— Да, и вот как раз в своих исследованиях я говорю о том, как Ленин развивает мысль Маркса, развертывает, показывает, что Маркс оказался прав, что начинается образование монополий, и с капитализмом свободного рынка, так называемым "чистым капитализмом", покончено, грядет эпоха мировой социальной революции. И мировая социальная революция, действительно, грянула и заполнила всю первую половину XX века.
Капитализм изменился в ходе двух мировых войн, в ходе реформ, массовых восстаний. Все это были разные формы одних и тех же изменений. Теперь общества свободного рынка нет. Маркс писал еще в предисловии к первому тому "Капитала", что наступает эпоха превращенных форм, что "чистый", "однородный" капитализм редко где встречается. Что и говорить по поводу XX века? В этом смысле Маркс оказался удивительно точен.
Что касается коммунизма, то он и здесь был прав. Ведь еще в 1845 году в "Немецкой идеологии" он пишет о том, что коммунизм, будучи локально воплощен, просуществует недолго вследствие "расширения общения" — вот такая фраза.
— "Глобализация", по-нашему, по-современному?
— Да, расширение культурных, экономических связей. Достаточно вспомнить предпосылки краха Советского Союза, ведь это не только воля Горбачева или Ельцина, высшей партноменклатуры, противоречия накапливались и внутри советского общества. Мы можем проследить, как партийная номенклатура постоянно сдавала — долго, но неуклонно — сдавала позиции от жесткого протекционизма, автаркии при Сталине — к большей открытости страны. Сначала она согласилась на капиталистические цены в торговле ресурсами, сделала ставку на развитие ресурсной промышленности. Советский Союз представлял собой единую корпорацию по законам капиталистической экономики, внешняя торговля (с внутренней сложнее) была рыночной. И мы видим, как накапливались противоречия, в целом можно описать это как процесс все большей глобализации, расширения общения. Еще можно упомянуть внутренние раздражение со стороны граждан от того, что они не могли быть приобщены к мировой культуре в полной мере.
Я не сторонник той идеи, что советский гражданин был полностью отстранен от мировой культуры, скорее все обстояло наоборот, советский гражданин был в большей степени связан с мировой культурой, нежели современный. Но, тем не менее, путешествовать, как сейчас, было проблематично, трудно было с рок-музыкой, джазом и так далее.
По мере того, как развивались потребности граждан, повышались их культурные требования, государство, к сожалению, не удовлетворяло эти потребности. Или удовлетворяло в недостаточной степени. Здесь Маркс весьма проницательно указал на проблемы локальных "коммунизмов". Что из этого следует? Из этого следует лишь то, что коммунизм — это дело объединенного в планетарном масштабе рабочего класса, лишенного национальных предрассудков. Но как далеко это от современных эмпирических рабочих!
— Но несмотря на то, что Маркс писал, что локальный коммунизм нежизнеспособен, все же он принес много плюсов для общества в СССР? Сейчас с ностальгией вспоминают про то, что можно было учиться и лечиться бесплатно, получать квартиры и социальный разрыв был минимальным.
— Да, да, о чем я и сказал выше: советское государство предоставляло условия для развития общественных потребностей. Но советский гражданин ведь к этому относился как к должному, он наивно полагал, что с крахом СССР это все сохранится, а добавятся просто какие-то положительные моменты западного строя. Но вышло все наоборот. Вместо положительной конвергенции произошла отрицательная. То есть гражданин эпохи перестройки полагал, что синтезируются плюсы советского строя и западного, а соединились минусы.
Ключевой момент здесь в том, что в советское время имело место противоречие между развитыми потребностями граждан и степенью их удовлетворенности. А сейчас мы видим, что массовые потребности не развиваются или развиваются слабее, либо в неадекватной форме.
— Возвращаясь к Марксу утерянному и обретенному — вот у некоторых критиков советского периода есть твердое убеждение, что Ленин извратил теорию Маркса. Согласны с этим или могли бы поспорить?
— Нет, Ленин ничего не извращал. Дело в том, что у самого Маркса были в теории неясности и недоработки. Ленин, как мог, пытался их компенсировать теоретически и практически. Не нужно из Маркса делать бога и считать, что он абсолютно на все вопросы ответил.
Что касается предпосылок коммунизма — насколько они реальны? По крайней мере, одна его технологическая предпосылка уже давно налицо: это Интернет как сфера (хотя бы отчасти) нерыночного общения. Однако, есть и то, что мешает развиваться революционным тенденциям в мировом масштабе. Это прежде всего состояние общественного сознания. Человечество за всю свою историю пережило два глубоких разочарования в объективных итогах революции. В первом случае это было на рубеже XVIII-XIX веков, разочарование в итогах Французской революции, и второй раз это случилось в конце 80-х, в 90-х годах XX века — разочарование в итогах Октябрьской революции.
Но посмотрим на разницу между этими двумя разочарованиями. В первом случае это разочарование было продуктивно, оно породило сам социализм, саму социалистическую теорию. Разочарование во Французской революции дает нам и учения Фурье, Сен-Симона, Теодора Дезами, Роберта Оуэна и так далее. В конечном итоге — сам марксизм. А вот то, что произошло в конце XX века — это тотальное разочарование в левых теориях, оно оказалось совершенно непродуктивным. Оно проявилось в мифологии возвращения, в реставрационных теориях. Единственный позитив в области левой теории — это неосоветизм, но это тоже реставрационная теория, это тоже регресс в мысли. И только по форме, потому что надо понимать, что неосоветизм на практике собой представляет отечественный вариант кейнсианства. Кейнсианство как социальный проект себя еще не совсем исчерпал, у него есть потенциал, и в этом смысле неосоветизм только в буквальной своей форме является утопией. Но он, кроме того, служит косвенным напоминанием о том, что, возможно, есть инструменты для воссоздания социального государства — социально-ориентированное перераспределение, вот этот институциональный социализм. В этом смысле это совершенно реальная и актуальная стратегия.
— Но и в среде обывателей назревает какой-то левый поворот, в 2020 году протесты во многих странах пестрели красными флагами.
— Самая главная проблема, затрудняющая новый левый поворот — это психологическое и идейное состояние самих трудящихся. Пока мы имеем дело лишь с их локальным организованным протестом и стихийными протестными настроениями. Не только в России, но повсюду в мире так. Движение трудящихся фрагментировано, расколото, идейно дезориентировано. К сожалению, рабочий класс в настоящее время неспособен к политической самоорганизации, без которой подлинная революция произойти не может. А современные левые в массе своей забыли, что социальная революция может быть совершена только самим рабочим классом, а не действующей от его имени номенклатуры. Которой рабочий класс сильно не доверяет — и у него на то есть серьезные основания.
— В таком случае куда вообще идут современные левые?
— Левым для того, чтобы стать реальной политической силой, надо начать с того, что принять эту печальную для них реальность и перестать врать самим себе о своем положении и о своей силе. Как много вранья в Интернете о том, что "Россия на пороге социалистической революции", что экономика в стране скоро "крякнет", что у "путинской" России никаких перспектив развития нет, а Путин "сидит в бункере в истерике и испуге"!
Левые должны покончить с этими галлюцинациями. Они должны трезво взглянуть в лицо реальности и осознать себя не армией, готовой "штурмовать" капитализм или "путинский империализм", а маленьким партизанским отрядом, заблудившемся в неизвестном лесу, без оружия, без карт местности. Когда они это осознают — это и станет точкой отсчета для выздоровления левого движения в России. И наша идея-фикс состоит в том, чтобы сказать этому маленькому партизанскому отряду, наконец, что он есть такое, не по своему желанию, а по объективной исторической роли, и дать в его руки карту местности, в которой он находится.
Вот только тогда, когда левые перестанут врать себе и миру про мир и про себя, они смогут перейти к реалистичной и позитивной программе. Это первое условие их неизбежной будущей победы.