Роман-фантасмагория у Захара Прилепина, по меткому признанию критиков, превратился в роман-самопрезентацию. Те, кто ищет в книге смыслы и хочет познать суть конфликта в Донбассе, актуализировавшегося в повестке после объявления о выдаче российских паспортов в регионе, вряд ли поймет — что и зачем происходило в самопровозглашенных республиках, как, может быть, и не понял этого сам Прилепин, о чем он так или иначе говорит в финале романа, глядя на Донбасс из-за своего писательского стола у себя дома.
Прилепин описывает будни батальона, который сам на свои деньги и решил создать в ДНР, рассказывает, какие тектонические плиты в политике "далекой и могущественной северной страны" этим сдвинул, сам о том не подозревая. Вообще лирический персонаж Прилепина — то есть он сам в книге — многое делает "сам о том не подозревая", в чем-то как бесхитростный Форест Гамп, который везде был, все видел, но не придавал этому особого значения в силу своей природной скромности. Ему часто везет, его любят власть имущие, знаменитые режиссеры, талантливые молодые рэперы и чужие красивые жены. Просматривается архетип такого русского "ивана-дурака" в сказке про Серого волка, который держит на периферии зрения всю эту фантасмагорию.
Книгу в строгом смысле нельзя отнести к жанру "роман", где есть начало, центральное событие и развязка, кульминация. "Некоторые не попадут в ад" — в лучшем случае поток сознания, в худшем — записи в "Живом журнале", но это талантливый и забавный пересказ событий "которые запомнились", военные байки, живые портреты современников — ополченцев, творческой элиты в Москве: много про рэпера Хаски, меньше — про Эдурада Лимонова. Есть целая глава про Эмира Кустурицу, который таскается за Прилепиным по злачным местам, и в итоге великий режиссер признается, что всегда мечтал быть, как Захар — писатель и солдат. Вишенка на торте — "приключения с Эмиром" — Моника Белуччи, с которой "простой солдат, который не знает слов любви" даже не сфотографировался — а зачем? Рассказывает Прилепин и о том, как защищал Донбасс на конференции перед европейским сообществом, но сводит все к тому, как чуть не соблазнил жену директора Русского дома, по крайней мере, смс-ки она ему написывала целую ночь. При этом есть такие же личные истории, наполненные любовью и нежностью, про жену и детей.
Но все же книга эта про Донбасс и ополченцев — не про любовь, а про политику. Вначале повествования герой Прилепина с пиететом вспоминает слово Императора — одно обозначение Путина о многом уже говорит. Здесь все еще ждут знаменитого "наступления", помощи Москвы. Прилепин сокрушается, что ни он, ни Захарченко, которого рассказчик называет "Глава" и "Батя", с Императором не встречались лично.
"Самая главная российская фамилия не звучала. Император с Захарченко так и не увиделся, ни разу. Все, что было между ними за четыре года войны, — один звонок. Короткий, менее минуты. Человек с той стороны незримого провода (с той стороны реальности) задал какой-то, не самый важный, но человеческий вопрос, — выслушав ответ, коротко сказал: "Работайте". Все свелось к этому слову. Можно было б его положить на мелодию и петь: в нем содержалась великая сила благословения. Донбасские люди не могли иначе относиться к верховному, чем так, как относились: с замиранием сердца. От него в прямом смысле зависела их жизнь. Они знали: если он отвернется — их придут убить. Сотрут в порошок, порошок сдуют со стола. Но пока император на них смотрит, или хранит их образ даже на периферии зрения, — донбасские имеют терпкий, еле пульсирующий шанс однажды победить".
С другой стороны, ближе к концу книги герой уже по-другому рассуждает о северянах, теперь всем им грустно, что Москва помогает — давит, ставит своих людей и собирается сделать Донбасс просто одним из своих регионов, обычным, а не исключительным. А они бы с Захарченко хотели вырастить здесь "что-то свое", особое. Но вот только что? И кто когда-то обещал исключительность? Это Советский Союз мог покровительствовать появлению "новых, самобытных" республик совершенно бескорыстно, если они присягали на верность главной идее. В капиталистической Российской Федерации никто ничего подобного не обещал, и действовать здесь будут те же самые механизмы — озвучивает это Прилепин еще в первых главах, но в потоке мыслей и баек главное ускользает:
"Все годы донецкой герильи шла невидимая для большинства, но беспощадная давка: республика навоевала себе многое, от огромных заводов до копанок, и не желала делиться ни с кем — но от нее требовали, чтоб делилась. Возвращаясь из Москвы, Захарченко из раза в раз матерился и закипал: — …я им говорю: предлагайте мне российского олигарха хотя бы! Что вы мне киевского навяливаете! У вас своих нет? К черту мне украинские? Звучала обычная малороссийская фамилия — поначалу я на неё даже не реагировал; у одной известной актрисы была такая же: Гурченко, что ли, или как-то так. Этому, как его, "Гурченко" отдельные кремлёвские распорядители отчего-то желали передать, передарить то, за что здесь — умирали".
Чего же хотел в итоге Захарченко "особенного" — далекому от событий в ДНР человеку неясно: в книге он пьет и не пьянеет, живет в особняке и ходит в баньку, смеется, как ребенок, ловит жизнь так, как будто предчувствует смерть, любит детей — дарит свой "айфон" дочке Прилепина, для другой дочери приказывает в три часа ночи пустить воду в аквапарке Донецка и ждать их, но в итоге они так и не приезжают купаться, так как все в подпитии.
Нет, конечно, никто не собирается брюзжать по поводу самодурства, понятно, что это только одна сторона великого человека, вот только другой какой-то стороны в книге не описано, и нам приходится верить Прилепину на слово, что Батя — по-настоящему великий мужик. Местами Глава как политик оправдывает коррупцию, Прилепин вспоминает его слова, что если всех душить за каждую копейку, никого и не останется, как видим, и против олигархов Батя не воюет, просто просит одних сменить на других, но, тем не менее, рассказчик настаивает, что создать, что-то "особенное" мог только он.
Иногда, отрываясь от описания очаровательных посиделок с водкой, от бесконечных разговоров с ополченцами, Прилепин описывает и войну, хотя такая она была по его признанию — странная. Сидят его бойцы в кафе, встали, пошли, повоевали, столько-то убили, ранили, вернулись за стол — можно было и чайник не менять, просто кипяточку добавить. Линия фронта не двигается, все остается на своих местах. Описывает и структуру ополчения: с одной стороны армейский корпус, с другой гвардия Главы — отношения между ними конструктивные. Корпусом командует армейский генерал, "явившийся из одной соседней северной страны". "Возможно, генерал был уже на пенсии, кто знает, кто знает", — пишет Прилепин. Но упоминает, что с украинской стороны воевали точно такие же "пенсионеры" — только из американской армии.
Зато из книги становится понятно, что "политическая кухня" Донбасса была достаточно свободной, чтобы объявить на весь мир о переносе столицы из Киева в Донецк, и настолько же зависимой, чтобы после звонка "смотрящего из Москвы" быстро пресс-конференцию о Малороссии "замять".
Смерть Захарченко от рук СБУ Прилепин не отрицает, но при этом приводит слухи, рассказы и домыслы, которые заставляют задуматься — кому в Москве могла быть выгодна эта смерть.
В целом "Некоторые не попадут в ад" напоминает очень хорошо, с юмором и тонко написанное сочинение на тему "как я провел лето", а точнее — три лета в Донбассе. Здесь, конечно, погибают, обстреливают, но воспринимается все с мальчишеским восторгом, как будто время прошло в летнем лагере: из трагических событий — случайное ранение козы, но ее отвозят на кухню, так что и эта смерть не была напрасной. Разговоры про женщин, чисто мужская дружба, солидарность, водка и сигареты — и на "Юго-Восточном фронте без перемен". Прилепин часто выезжает за пределы "войны", чтобы показывать на контрасте с блестящим московским, европейским "миром" их такую особенную бытность.
Но непонятно совершенно, с кем идет война и почему "враг" — нам враг, за что воюют бойцы и гибнут солдаты — за Русский мир? За детей? За какой-то уклад? Или просто это образ жизни такой — в финальной части старый сослуживец Прилепина просит принять его в батальон — спиваюсь, говорит, на гражданке. Не взял его на войну Прилепин, и в конце книги мы вместе с главным героем узнаем — сослуживец покончил с собой. Писатель вернулся к своему компьютеру — сочинять роман и отвечать на письма матерей раненых бойцов, а в Донбассе начали выдавать российские паспорта — народные республики с периферии зрения сместились в фокус, кажется, этого и хотели?